А/Т-1: "Шахматы" ("Chess")

[velvett]

Фандом: Dollhouse
Название: "Шахматы"
Перевод:  Velvett
Ссылка на оригинал: Chess by darkmagic-luvr
Категория: гет, драма
Пейринг: Тофер/Адель.
Саммари: Тофер и Адель играют в шахматы.
Примечание: тапки насчёт соответствия некоторых фраз оригиналу не принимаются. Перевод делался для собственного удовольствия, и мне очень хотелось, чтобы всё получилось красиво и ни в коем случае не сухо.

«Почему ты запрограммировал Виски 1.1. ненавидеть тебя, Тофер?»
Он поднимает взгляд на женщину, сидящую на краю его рабочего стола и смотрящую на него с решительным выражением лица. Он знает её, лучше чем кто-либо ещё здесь. Другие приходят и уходят, но только не они двое: они здесь, чтобы остаться. Он думал, что Доминик был одним из её самых близких друзей, но, как выяснилось, он был предателем, работавшим на Управление Национальной Безопасности.
Тофер пожимает плечами, показывая вместо скрутившего живот чувства вины напускное безразличие и надменную ухмылку, которая, впрочем, не возымела желаемого эффекта на женщину, у которой он этому научился.

«Доку я никогда особенно не нравился. И когда ты попросила меня загрузить данные Виски, я ввёл в них гормональный дисбаланс и половую переносимость, потому что если бы доктор Сондерс был женщиной, “она” бы меня презирала», - говорит он, снова пожимая плечами и возвращаясь к шахматной партии. Адель делает ход белыми, усмехнувшись, когда он вздыхает и вновь поднимает на неё глаза. - «Знаешь, я не люблю с тобой играть».

«Это потому что ты никогда не побеждаешь», - её брови изгибаются, показывая, что теперь его очередь делать ход. Тофер морщит нос, но удерживается от того, чтобы показать ей язык. Он передвигает свою фигуру.

«Ты мне лжёшь, Тофер», - говорит Адель после следующего хода. - «Три хода до того как я скажу “шах”».

Тофер наклоняется над шахматной доской так, что фигуры теперь находятся на одной линии с его внимательным взглядом, и изучает их. - «Лгу о чём?»

«О том, почему ты запрограммировал Клер тебя ненавидеть».
Тофер едва ли обращает внимание и отмахивается от её вопроса до того, как его рука зависает над ладьёй; его пальцы начинают танцевать над ней, пока он думает.
«Тофер!»

«А! Что?» - он передвигает свою ладью и выпрямляется, приподняв бровь.
Он – единственный, кто так говорит с ней. Кому она позволяет дразнить себя и кому это сходит с рук. Она знает его лучше, чем кто-либо другой, потому что он никогда не покидает её. Дотянувшись, она кладёт руку ему на плечо, и его удивление и ярость испаряются от одного её прикосновения. Она ни в чём его не обвиняет, она просто хочет знать, каковы его причины.

«Мои причины – моё личное дело».
Он её не убедил, и чтобы показать это, она, убрав руку с его плеча, делает ход “шах и мат” и скрещивает руки на груди. Он смотрит на шахматную доску, затем переводит взгляд на неё.
«Так я чувствую себя лучше».

«И в этом весь смысл», - она закатывает глаза.
Её руки падают на край стола, готовые помочь ей встать и уйти. Но она останавливается, когда его рука оказывается на её бедре, слишком высоко чтобы это казалось дружеским. Она прекрасно знает, что у них уже была эта беседа, и помнит всё, что обычно следует дальше. Его рука скользит ввёрх по её юбке, её пальцы путаются в его волосах, притягивая его ближе.
Доминик никогда не мог понять, зачем она держала его при себе, если он был таким эгоистичным и высокомерным подонком. У него не было сердца, а она не могла его иметь.

«По крайней мере, так легче».

«Для кого, Тофер?»

Он поднимается со своего места, его грудь прижимается к её груди, его лицо так близко к её лицу, что иногда она задаётся вопросом, почему ей так больно от его близости. Его нос слегка касается её подбородка, затем его голова опускается ниже. Он вдыхает аромат парфюма, слишком дорогого и принадлежащего только ей. У него мозолистые пальцы, он пахнет виноградным соком и средством после бритья, но она позволяет ему прикасаться к себе. Позволяет его губам продвигаться вдоль изгиба её шеи и возвращаться обратно к подбородку.
Он прижимается лбом к её щеке, потому что порой мысли обо всём причиняют ему слишком много боли. То, чем он занимается в этой организации, уже давно убило его изнутри, и она – единственное, что заставляет его чувствовать, будто что-то в его душе всё-таки осталось. Вот почему он ввёл Виски за основу терпимость к себе: ему было необходимо напоминание, что всё это – его вина.

Она поворачивает голову, чтобы поцеловать его, и это всегда один, очень глубокий и долгий поцелуй, который не прерывается, но и не перерастает ни во что большее. Он позволяет ей уйти, потому что её ждёт множество всяких саркастичных дел, а ему ещё нужно обновить свою лазерную игру до Рождества.
Он не произнёс ответа вслух, но она прекрасно поняла всё без слов.

__________
12.11.2009